Подумай дважды - Страница 25

Она вылезла из такси перед домом ее родителей, помахала соседям и поднялась к стеклянной двери, над которой висела алюминиевая буква D в псевдоготическом стиле. Она помнила время, когда у всех жильцов квартала было такое же D на передней двери, и, подрастая, она думала, что это означает «Дверь», пока не поняла наконец, что это было обозначение домов Ди Кресченцо, Д'Антонио и Де Джулио. С тех пор соседи поменялись, но Ди Нунцио остались. Она открыла дверь и вошла.

— Ма, папа? — Она бросила сумочку на стул и прошла на кухню, где бок о бок сидели отец и ее любимые восьмидесятилетние старцы, его друзья Три Тони — Тони Лючия Голубок, Тони из квартала, что пониже Ло-Монако, и Тони Две Ноги Пенсиера. Все сидели у стола и зачарованно внимали приехавшей искусительнице Фиорелле Букатини.

— Мария, привет, Мария. — Мать стояла у плиты, готовя фрикадельки, и в воздухе висели запахи горячего жира.

— Привет, ма. — Мэри поцеловала ее, ухватила свежую корку и запила ее глотком воды. — Я подумала заскочить и повидаться с тобой, папочка.

— Хорошо, очень хорошо. — Мать опустила фрикадельки в горячее масло, которое зашипело, и от него пошли вкусные запахи. — После церкви все зашли сюда посмотреть бейсбол.

— Я понимаю, — сказала Мэри, но на самом деле ничего не поняла. Ее отец всегда смотрел матчи лишь в компании своей сигары.

— Привет, малыш! — Отец улыбнулся, а Мэри подошла и поцеловала его в макушку.

— Привет, пап, привет всем! — Она рассыпала вокруг себя улыбки, и все улыбались ей в ответ. Кроме Фиореллы.

— Приятно видеть тебя, Мэри. — Глаза Фиореллы были подведены черными тенями, губы блестели вишнево-красной помадой, и на ней было новое черное платье с глубоким разрезом, которое вполне годилось для посещения церкви, будь вы Марией Магдалиной.

— Моя очередь, Фиорелла! — Отец отодвинул кофейную чашку в сторону и положил руку на стол. — Моя очередь!

— Сейчас, Мариано. — Фиорелла взяла перевитую венами руку отца в лодочку своих ладоней и кроваво-красным ногтем провела вдоль одной из линий на ладони.

— Что происходит? — спросила Мэри, но вопрос повис в воздухе. Суть она поняла, но просто не могла в это поверить.

— Тс-с-с! — Глаза Тони Две Ноги танцевали за стеклами очков. Он был единственным человеком в Южном Филли, чье прозвище соответствовало действительности. Никто не мог представить, что оно могло бы быть иным. — Фиорелла по руке может предсказать тебе будущее.

— Неужели? — Мэри посмотрела на мать, которая, повернувшись спиной, продолжала жарить фрикадельки.

— Ага, — ответил Нога. — Она сказала мне, что я получу деньги. Единственное, что я должен сделать, — это поставить десять баксов на скачках на Монмута. Ставки будут двенадцать к одному, но он должен победить.

Тони из квартала, что пониже, помахал мешочком, в котором была то ли соль, то ли кокаин.

— А мне она сказала, что мой простатит пройдет, если я буду пить это с горячей водой.

— До чего прекрасные шансы у вас обоих! — воскликнула Мэри, наблюдая, как Фиорелла вцепилась ногтями в большой палец отца.

— Мариано, — замурлыкала Фиорелла. — Это твоя линия сердца. У тебя хорошее сердце, просто отличное.

— Слава богу!

Нога подтолкнул его локтем.

— Плоховато для твоего веса, не так ли? — сказал он, и все, кроме Фиореллы, расхохотались.

— Мариано, caro, я говорила вовсе не буквально. Твоя линия сердца управляет твоими эмоциями и любовью. — Фиорелла продолжала гладить его руку.

— Любовью? — повторил отец, и Мэри вскипела. Она схватила его за руку и стащила со стула.

— Пап, идем со мной. Мне надо минутку поговорить с тобой.

— Зачем? — растерянно спросил отец, и Тони Голубок из-за стола уставился на него; его круглые совиные глаза были полны смущения. Владей он свободно английским, он бы назвал ее разрушительницей компании.

— Но я хочу услышать о своем будущем, — сказал Нога.

— Я тоже, — нахмурился другой Тони. — Ты мешаешь магическому обряду, Мэри.

Только Фиорелла, отдернувшая руку, оставалась спокойной.

— Мы продолжим, когда ты вернешься, Мариано.

Отец не сопротивлялся, когда его вытащили из кухни, протащили мимо жены через столовую и гостиную на воздух. Мэри прикрыла за собой дверь с буквой D, и они остались стоять на ступеньках под жарким солнцем. Она чувствовала, что от него пахнет одеколоном, хотя у католической церкви сегодня не было никаких праздников.

— Пап, чем, по-твоему, ты занимаешься? Позволяешь Фиорелле так держать тебя за руку? Прогуливаться с ней? А как же мама?

— А что с ней? — Отец пожал плечами под тонкой белой рубашкой, которую он всегда надевал в церковь. — Твоя мать хочет, чтобы я прогуливался с ней.

— Я видела, как вы с ней завтракали в ресторане. Мама просила тебя и об этом?

— Она проголодалась после больницы. — Отец моргнул от яркого света. — Подумаешь, большое дело.

— Фиорелла хочет, чтобы ты был муженьком номер шесть.

— Ты что, рехнулась? — Отец похлопал себя по животу. — Да она найдет себе куда лучше, чем такой толстяк, как я.

— Дело не в этом, и она не может предсказать тебе судьбу. Она просто хочет держать тебя за руку. Она флиртует с тобой, папа, а ты ей отвечаешь тем же!

— Мэри, я забуду твои слова. — Отец помахал у нее перед носом толстым указательным пальцем. Мэри не могла припомнить, чтобы он когда-то так гневался на нее, тем более вне дома. Соседи перестали мыть свои крылечки, садовые шланги выпали у них из рук, а сигареты из губ…

— Но, пап…